Николай: У меня особо не было выбора. Потому что все мои близкие, прадедушка, дедушка, папа, мама, - архитекторы. А прапрадедушка строил и проектировал военные крепости на Кавказе. Поэтому у меня была заложена, видимо, некая генетическая предрасположенность, и я никогда не задумывался о другом пути.

И сын у меня тоже архитектор. Сейчас он генеральный директор архитектурной мастерской Белоусова. Я родился и жил в этом мире, в этих разговорах, обсуждениях, в этой родительской компании, среди всех этих книг и библиотеки еще прадеда, деда, папы. Все ближайшие друзья родителей, кто меня воспитывал, с кем я в детстве дружил и до последнего времени дружу, - все вызывали уважение, восторги, чувство профессии с рождения.

Николай: Да. Прадедушка закончил питерский Институт гражданских инженеров, архитектурное отделение, в 1895 году.

Интересно, как у моего ребенка проявилась предрасположенность к архитектуре. Когда ему было года три с половиной, такой совсем детский возраст, мы жили в однокомнатной квартире, правда, комната была достаточно большая, светлая. И я как-то захожу в комнату, а посредине комнаты стоит маленький деревянный кубик. А от этого кубика все остальные кубики самых разных видов, самых разных размеров, в виде огромной змеи, вьющейся по всей комнате, лежат один за другим. Я сына спрашиваю:

- «А что это такое»?

- «Пап, это дом».

-«А вот этот маленький кубик»?

-«А это лестница к дому».

Меня тогда прожгло, да, видимо, этот человек тоже будет архитектором. Создавать такие «концептуальные» проекты в три с половиной года, и ты обречен тоже. Потому что, видимо, в голове хранится правильное отношение к пространству и к понимаю дома и лестницы.

Николай: Это все на уровне чувств. Я закончил архитектурный институт в 1980-ом году. У нас не было военной кафедры, поэтому мы все дружно пошли служить в советскую армию. Я служил солдатом в стройбате в Москве, правда, при штабе. Поэтому я вышел на работу только в ноябре 1981 года. И проработал 11 лет в ЦНИИЭПа имени Мезенцева. Был такой Институт зрелещных зданий и спортивных сооружений. Начал свою карьеру, как все выпускники архитектурного института, с должности обычного архитектора. Последние годы, выигрывая конкурсы, был руководителем мастерской, и у меня были большие серьезные объекты. Я давно освоил эту тяжелую стезю руководителя мастерской, не просто главного архитектора проекта. Мы тогда начинали строить Дворец культуры в Сургуте, и еще я выиграл конкурс на кукольный театр в Оренбурге, и конкурс на филармонию в Нижнем Новгороде. В общем, такие значимые, серьезные объекты. Когда началась перестройка, точнее в 1992 году, я уволился из ЦНИИЭПа. У меня не было никаких сомнений, что так следует поступить. Плюс я получил сертификат Союза архитекторов на право возглавить профессиональную творческую мастерскую №4. У меня была частная мастерская и одно из первых партнерских бюро в Париже. Это началось еще в 1989 году. Мы делали серьезные проекты в Москве. И мой партнер приглашал меня работать во Франции, мы жили тогда на два дома. Но потом, в какой-то момент, я закрыл все это «хозяйство» и ушел к Сереже Киселеву, моему близкому другу, к сожалению, ныне покойному. Два с половиной года я был у него главным архитектором проекта, мы сделали много отличных объектов. В 2001 году я создал свою «деревянную» компанию - проект «ОБЛО».

Всю жизнь у меня была тяга к дереву. Я родился и вырос на нашей подмосковной даче, которая деревянная, рубленная. И наш дальний дом на севере, который мы купили с друзьями, в деревне, тоже деревянный. Много лет мы все это приводили в порядок.

Николай: Это 700 км от Москвы, северо-восток Костромской области. Мы сами чинили, подрубали, выправляли дома и все реставрировали, приводили в порядок. Роскошные старинные гигантские дома. В архитектурном институте мы ездили в невероятные поездки, делали обмеры и рисовали всем известные постройки русского севера.

Меня всегда притягивало дерево, какими-то своими потрясающими возможностями. Сейчас это все называется экологичностью и sustainable architecture (устойчивая архитектура). Весь мир уже строит из дерева, а тогда, еще 20 лет назад, ничего этого и близко не было. Мне хотелось использовать древнюю технологию, которой, как сейчас выясняется, уже почти 6 тысяч лет: рубка в лапу, в обло. Сохраняя эту ручную технологию, можно делать свою архитектуру. Неважно, современную, не современную, архаичную, не архаичную, а свою. То есть, это настолько гениально сформированная технология, что, правильно понимая ее и чувствуя, можно делать то, что ты хочешь, а не то, что она тебе диктует. Меня всегда в трепет приводили всякие пилорамы, запах свежих досок и как из этого круглого бревна получаются неожиданно потрясающие доски. Потом, правда, почему-то их начинают обрезать, делают из них какие-то брусья, обрезные доски. В общем, не используют те возможности, которые можно использовать.

И как-то так сложилось, что придумав себе эту историю, я начал заниматься деревянной архитектурой. Но для этого надо было купить подальше от Москвы какое-нибудь брошенное производство. В результате, это оказалась брошенная машинно-тракторная станция, в очень красивом месте, на доминирующей высоте рядом с городом Галич. Где, собственно говоря, я и основал производство уже в 2002 году. В 2003 году была официально зарегистрирована компания -Проект «ОБЛО».

В Москве была и продолжает работать архитектурная мастерская. В первую очередь, конечно, к нам приходили за архитектурой из натурального дерева. Оказалось, что это всего несколько человек в год, в лучшем случае. Но, в принципе, нам этого хватало. Мы никогда не гнались за количеством и не хотели наращивать производство. И каждый год сдавали максимум 2 - 3 объекта. Никогда не хотелось, и не было планов превращать это в поточное производство. Плюс я не брал никаких кредитов, никогда не брал никаких подъемных средств. Всё делалось только на заработанные деньги, вкладывая их назад, в производство. Пренебрегая земными благами, что считал единственным правильным образом ведения бизнеса. Потому что, это не бизнес, это мастерская архитектора. Мой завод - это мастерская архитектора Белоусова по изготовлению деревянных объектов. Когда мне задают вопросы по капитализации, и так далее, я говорю: «Ребята, мне это абсолютно не интересно». Мне интересны забытые старые технологии, какие-то ходы, связанные с новыми возможностями фактуры рубленой стены и ручной рубки.

Уже столько лет производство хорошо работает, там замечательное руководство. Даже сейчас, в непростые месяцы, у нас было достаточно работы, чтобы поддерживать там нормальную жизнь мы не закрывались ни на один день. Сделали сейчас на заводе хороший ремонт. Есть местные проекты для Костромской области.

Николай: Да. И мой домик на заводе, который сделан из остатков, дальняя дача архитектора, дом наоборот. Внизу, на первом этаже, моя спальня с душевой и гостевая спальня с гостевой душевой. Поднимаешься по лестнице на втором этаже «open space», где окна выходят на 360 градусов, видна вся территория завода, все, что происходит. Плюс огромные, высокие окна, выходящие на юг. Видны запредельные костромские дали! Весь ландшафт сформирован лесами, никаких полей нет и линяя горизонта, как в океане, только из леса. Это захватывающее зрелище. Я очень люблю там бывать, и сын туда ездит на авторские надзоры, мы туда привозим заказчиков. Там предъявляем готовый сруб. В общем, это все какие-то событийные и приятные стороны развития проекта.

Николай: Это и была основная идея. Я все глубже и глубже погружаюсь в вопросы освоения дерева. В этом диалоге все больше появляется вопросов, нежели ответов.

Николай: Дерево - живой материал. Есть вопросы, как оно сохнет, как оно трескается, как оно себя ведет, как его выкручивает. Вроде, в какой-то момент ты понимаешь, что все, слава Богу, ты разобрался. Но нет. Оно опять где-то что-то выкрутило, где-то что-то лопнуло, не так село, не так высохло. Надо быть с ним на «Вы» и очень аккуратно вести этот диалог.

Николай: Да. Последние годы есть очень хорошие мастера, которые все доводят до конца, это требует авторского надзора, бревна кривые, все линии кривые, все естественное. Вы знаете все эти архитектурные головоломки, когда параллельные линии кажутся сходящимися. В деревянной архитектуре, как нигде, ты все время с этим сталкиваешься, это абсолютно живой, естественный материал.

Известно, что дерево, которое росло 150 - 200 лет, потом оказывается в срубе. Срубы - это был самый распространенный вид жилища. Мы знаем, что есть деревянные дома, которые стоят по 400 лет, и больше. За время жизни дома, появится в два раз больше таких же деревьев, которые выросли для того, чтобы построить подобный дом. Я ответственно заявляю, что, используя дерево, мы не наносим вреда природе. С моей точки зрения, очень гуманно и правильно использовать древесину, освобождая территории для произрастания леса. То есть, вырубив некий фрагмент леса для дома, за время жизни дома с этого же участка можно еще построить два таких же дома. Никто не задумывается о том, что, когда мы в саду берем ведро глины для того, чтобы из него сложить печку, то в этом месте больше никогда не получится глины. Потому что для этого должна пройти вся миллиардная история формирования Земли как планеты. То же с ведром песка, которое мы, не задумываясь, берем и засыпаем в раствор, уже не говоря о всем остальном. Никогда это новое ведро песка не появится. А дерево - единственный из всех строительных материалов, который действительно возобновляем.

Николай: Да. Новая железная руда не формируется. Но железная руда где-то далеко и глубоко, а вот песок, гравий, щебень, глина, из которой делают кирпич, рядом. Мы должны понимать, что эти материалы являются конечной формой ресурсов Земли

Николай: Каркасные дома проще. Потом у нас существует такое предубеждение, что каркасный дом - это что-то временное и абсолютно ненадежное. Такой барак. Хотя правильно спроектировать каркасный дом достаточно сложно. Это тоже осмысление материала, это расчет, это минимализация затрат. Каркасный дом должен быть очень качественно сделан, иначе он просто продувается ветром и не держит тепло. Я не очень верю в каркасные дома, потому что все это связано с использованием утеплителя. Они все замечательным образом обживаются мышами, и не только. Меня это не смущает, но большинству людей почему-то это не нравится. Кроме того мыши проделывают дыры, и просто теряется теплотехника дома. И еще, к сожалению, в этих жилищах появляются запахи. Хотя, конечно, каркасные дома могут быть очень качественными, интересными. Мы часто используем в своих проектах фрагменты каркасных конструкций, с большими пролетами. Мы не отказываемся от этого. Вся Финляндия фактически ими застроена. Большинство современных загородных построек - это каркасные дома.

Николай: Мне не нравится сама по себе идея клееного бруса. Берут то же бревно, распиливают, делают доски, сушат, потом их строгают, склеивают, а после этого прогоняют через мощнейший станок, которой их профилирует, делая похожим на то бревно, из которого они изначально были сделаны. При этом клееный брус тоже усыхает, садится. Он, может быть, в в 1,5- 2 раза меньше садится, чем свежее натуральное бревно, но у него все равно есть все эти «болезни». Это некие технологические особенности рубленого дома. Затрачивается такое количество труда, энергии, и зачем? Чтобы это все склеить? И потом, все эти клеи не дышат. Весь смысл дерева, как материала, в том, что оно обладает замечательным свойством – диффузией. Оно дышит, пропускает через себя кислород. А когда у вас доски, проклеенные клеем, который ничего не пропускает и никак не дышит, то это дань технологии, дань превращению деревянного домостроения в индустрию, которая подвержена всем законам развития индустрии с учетом кредитов, возвратов, прибыльности, капитализации и так далее.

Николай: Он все равно садится, и за первые год-два садится на значительный процент от высоты. Вот наши дома, мы бревна не сушим. Мы их рубим зимой. Мы привозим уже оструганные или шлифованные бревна в Москву, собираем их. Поэтому они тоже не требуют отделки. Но наш сруб садится чуть дольше и больше. Но мы это знаем, это многовековая история строительства из натурального дерева. Поэтому здесь вопросы вкуса и вопросы просто пристрастия.

Николай: Мы не выстаиваем дома.

Николай: Мы зимой заготавливаем дерево, из зимнего дерева, как правило, рубим дома. Мы не делаем никаких запасов, у нас нет своего склада. Мы под каждый проект закупаем нужное количество бревен у местных заготовителей. Бригада рубит где-то по 80-100 квадратных метров площади пола в месяц. Поэтому, если дом в 400 квадратных метров, его будут рубить на заводе соответственно 4 - 5 месяцев. Бревно уже теряет влагу. Плюс мы специальным образом закрашиваем торцы, чтобы уже на заводе при изготовлении бревна сохли не через торцы, а через боковые поверхности, это дает возможность бревну не так сильно трескаться впоследствии. Потом это все привозится, это еще месяц, и полтора - два месяца собирается на фундаменте. После этого делается кровля, нагружается финальным потолком, утеплительным материалом кровли, и мы начинаем отделку. И главное, чтобы во время отделки дом стоял хорошо вентилируемым, с открытыми проемами. Но, в принципе, нормальный цикл , это где-то полтора года. Это иногда растягивается до двух лет. Через два года после начала эксплуатации дома, когда в доме работает отопление, дом надо еще раз переконопатить. И тогда уже он становится идеальным.

Николай: Мы металлическими штырями стягиваем иногда горизонтальные соединения, которые разрезаны в стыках стен. А для вертикальных соединений бревен мы сверлим отверстия и туда вставляем плотные деревянные нагиля, вокруг проемов, вокруг окон, дверей и ответственных мест. Когда в перерубе сходятся с двух сторон два бревна, в этом месте мы делаем специальные пазы, пропилы и стягиваем эти бревна.

Николай: Стальными шпильками. Но можно сказать, что мы практически минимально используем металл. В основном это все деревянные нагиля, которые держат бревна.

Николай: Почему, мы делали немного. Вот совсем недавно сделали дом замечательному человеку. Очень необычный, любопытный дом из клееного бруса, который мы еще не публиковали, еще не фотографировали. Открытие было перед Новым годом. Пока мы этот дом не презентовали. Но я должен сказать, что там возможности клееного бруса были очень неожиданно использованы. Все сделано, «по-другому», хотя и из клееного бруса.

Николай: Я могу только одно сказать, что стены этого дома сделаны толщиной 80 сантиметров - любопытным способом.

Николай: . Это визуальный обман. Они внутри как колодцы, где-то полые, где-то в виде ниш, но ощущение такое, что стены толщиной 80 сантиметров. Строительство осуществила хорошая компания, наши компаньоны, фирма «РусБрус». Это брус 24 х 27 см. Так придуманы и нарисованы конструкции стен, что при использовании этого бруса создается впечатление, что стена толщиной 80 сантиметров. Это сразу придает дому абсолютно другое мироощущение. В этом доме подоконники шириной 60 сантиметров, на них можно сидеть, лежать.

Николай: К нам идут заказчики, которые нас где-то увидели. Либо они были в домах, которые мы построили, либо это «сарафанное радио», либо это большие серьезные публикации, например, в журналах «AD» или «Сноб», или еще где-то. Эти люди нам звонят и говорят: «Мы увидели дом своей мечты, вот мы хотим такой построить». В первую очередь, разговор заходит про архитектуру, и я тогда понимаю, что да, это наши заказчики. К сожалению, их немного, у нас 2 - 3 заказа в год. Но это устойчивый спрос, у нас есть какое-то такое количество людей, которые хотят архитектуру в первую очередь, и дом, который будет сделан в ручную из лафета, бревен.

Николай: Там не так много квадратных метров, обитаемый только второй этаж. Это частный дом. Большой, да, 75 метров в длину, лежачий небоскреб, у которого нет первого этажа.

Николай: На ногах, да. Со второго этажа открываются магические виды еще и на озеро. И начинает считываться вся невероятная топонимика, топография. Эти пространственные ощущения котловины, залитой водой, крутых берегов, спускающихся к воде, где-то отходящих озерной поймой. Вдалеке распластанный, такой пойменный город Переславль-Залесский. И монастыри, стоящие на крутых высоких берегах. В общем, возникает такое ощущение полета, что ты птица, а не человек. Хотя всего на всего ты поднимаешься на 4 метра 70 сантиметров от поверхности земли.

Николай: Заказчик, крайне искушенный человек. Хотя я говорил, что это очень экзальтированная, дорогая, иррациональная, но эмоционально яркая драматургия. Движение архитектуры там просто зашкаливает. Он оценил, влюбился в этот проект. И сейчас он там живет, он там изолировался в полном восторге. Мы довольно долго строили этот объект, поскольку он не был первостепенным для этого человека. Было такое равномерное небольшое финансирование, которое позволяло, так сказать, постоянно вести работы, но не интенсивно. На заводе в Галиче его рубли почти что год.

Николай: Его быстро собрали, поставили под кровлю, но потом просто долго шла отделка, коммуникации и все остальное. Перед Новым годом было как раз открытие.

Николай: С интерьерами там, на мой взгляд, не очень получилось, хотя, нормальные интерьеры. Но по пространству, да, мы все сделали, как хотели, все наши затеи реализованы.

Николай Понятия не имею, никогда не считал. Мне это как-то не очень интересно. Самый большой дом в своей жизни я сделал под Москвой. Там под 3000 квадратных метров, из лиственницы. Но самый мой любимый дом я сделал одному очень известному священнику, дом вместе с маленькой террасой - 14,4 квадратных метра. Его публиковали в проекте «Россия» N45. Дом с душем и туалетом, есть место для приготовления пищи, место для еды, место для работы, для сна, есть шкаф и даже маленький камин. Плюс в эти 14,4 квадратных метра еще входит балкон, где стоит лавка, на которой можно посидеть. Человек там живет. Домик под Москвой в хорошем месте, на красивом лесном участке, келья для научно-теологической работы.

Николай: Правильно, искушенного потребителя крайне мало.

Николай: Слишком узкая прослойка культурных людей, которые могли бы востребовать нашу архитектуру. Я сейчас говорю про загородное домостроение. Это люди бизнеса, писатели, актеры и режиссеры стали заказывать себе дома.

К сожалению, та небольшая прослойка преуспевающих бизнесменов, которые имели какие-то серьезные, стабильные, классные бизнесы, на сегодняшний день тоже вымыта, это средний и крупнее среднего бизнесы. Государственным чиновникам и силовикам в голову не приходит задуматься об архитектуре, они, как правило, думают о другом.

Николай: К сожалению, подавляющее большинство архитекторов стали абсолютно ведомыми. Отдельные архитекторы как-то реализуют свой серьезный творческий потенциал. При этом их по пальцам можно перечесть. Начиная с Сергея Скуратова, ДНК и еще кого-то. А все остальные лежат под этими мощными строителями, девелоперскими компаниями. Которые откровенно мусорят и превратили Москву в пространственную помойку. Весь этот комплекс спокойно обходится без архитекторов, решает свои локальные вопросы. Вопросы градостроительной политики в Москве давно отсутствуют, и не только в Москве. Это на сегодняшний день главная проблема – не доверие к профессионалам.

Интервью брала Лиза Фонская, июнь-август 2020