Александр: Наверное, когда поступал в МАРХИ.

Александр: Скажем так - семейные традиции. У меня папа инженер-конструктор и у него два высших образования: МИСИ и МАРХИ как второе высшее.

Александр: Плох тот солдат, который не мечтает быть генералом. Есть, понятное дело, история пути в профессию, со студенческой скамьи до формирования архитектора, хотелось бы верить, не с маленькой буквы. Любой архитектор стремится быть самостоятельным насколько это возможно. И, пройдя определенный путь от техника-архитектора, студента-архитектора до ГАПа, не создать затем свое бюро — это упущенная возможность. Было бы жалко прожить жизнь и этого не попробовать. А если это получается, то дай Бог. Я, конечно, хочу сказать, что с Сережей мы познакомились 22 года назад. И это счастливое знакомство, которое переросло не только в дружбу, но и в то партнерство, именем которого называется наше бюро.

Александр: Сложно не заговорить о чем-то большем, чем просто красота и просто дерево. Вот есть в русском народе правило, назовем это так, родить сына, построить дом, посадить дерево. Чем это было обусловлено? В крестьянских семьях, когда рождался сын, высаживались деревья, и когда наступала пора его выселять из отчего дома, уже вырастал строевой лес, из которого можно было рубить новую избу. Собственно, это цикл жизни, он вечный, не побоюсь этого слова. Почему дерево? Оно очень хорошо иллюстрирует вечность. Если уж говорить про дерево, то это про вечность. Посадкой деревьев ты определяешь территорию, то есть дальше выделяешь наделы земляные в семействе.
У любого объекта есть срок жизни, он может варьироваться от одного дня до попытки, опять же, уйти в вечность. Мы, по большей части, делаем частные дома, и наш заказчик хочет себя оставить в вечности, построив дом. Опять же, когда ты издаешь книгу, например, про архитектуру, где описаны многие объекты, уже завершившие свой срок, то они остаются в книге. Из чего книга делается? Конечно, из бумаги. А бумага из чего? Из дерева. Для меня это замкнутый круг. У меня любимый объект из дерева — это «ПЕРИПТЕР», выставочный павильон, который должен был прожить 3 дня, а прожил 5 лет. Если бы не очередное московское «благоустройство», когда гранит перекладывается раз в сезон, а иногда и чаще, то, наверное, «ПЕРИПТЕР» простоял бы целую вечность.

Александр: Да. Маленький храм большой деревянной архитектуры.

Александр: Летняя кухня для «Дачного ответа» и пара выставочных павильонов

Александр: Но для меня, так называемый полностью деревянный дом, это все-таки разговор про избу. А мы больше архитекторы про нашу современную жизнь и ее отражение в материалах. Поэтому дерево для нас, это своеобразный инструмент, с помощью которого мы решаем какие-то свои архитектурные задачи. И комбинаторика возможна любая: железобетон плюс дерево, кирпич плюс дерево.

Александр: В проектах есть. Квадраты, которые мы делали для Семена, это каркас с навесными панелями, как бы некий конструктор. Когда мы можем использоваться дерево, например, на Камчатке, то в каких-то объектах есть дерево в каркасе. А где-то оно под каркасом в навесных фасадах. Хороший конструктивный материал, хороший облицовочный материал.

Александр: Заказчики приходят разные, с разными житейскими историями. И каждый дом является, наверное, зеркалом заказчика, зеркалом его желаний. Поэтому дома не похожи друг на друга. Это как одежда для человека: в разной одежде можно себя по-разному ощущать, по-разному выглядеть, но при этом внутри ты все равно остаешься человеком. Вот так же и с деревом.

Александр: Мы всех любим, хотя они все разные. Ну, наверное, оптимальный заказчик тот, с которым мы строим дом в масштабе 1:1, а не в масштабе 1:100.

Александр: Я бы не сказал, что нужно идти к архитектору. Для этого человек должен созреть. Он должен понимать, что хочет получить от дома. Кроме того, это еще и возможности финансовые. Мы прекрасно понимаем, что любой индивидуальный дом, это, однозначно, не дешевое удовольствие. Даже маленький дом. Поэтому, наверное, хотелось бы, чтобы просто больше появлялось типовых домов, разработанных хорошими архитекторами. Чтобы наши сограждане могли выбирать из палитры хороших домов, а не домов- уродов, которыми застроено не только Подмосковье, но и весь ландшафт нашей страны, к сожалению. А если средства позволяют и есть возможности, тогда можно и нужно обращаться к архитектору. Человек должен уметь делегировать полномочия. Не каждый может. У нас же в стране проблема в чем? В том, что каждый сам себе врач, каждый сам себе зубной техник, каждый строитель. С этим не надо бороться, это само должно прийти.

Александр: Нет, не соглашусь.

Александр: Потому что есть «человейники», и архитектор к этому не имеет отношения. Это чертежники. А чиновники при строительстве собственного дома обращаются к архитектору. Поэтому дискредитация идет не архитектуры как профессии, а дискредитация идет образа жизни, строительства и так далее.

Александр: Именно про это я и говорю.

Александр: Сложный вопрос. Я бы, наверное, сказал, что все, что происходит в профессии хорошего, это исключение. Это как раз к вопросу про дискредитацию. Потому что ВОПРЕКИ. В силу тех обстоятельств, что мы еще кому-то нужны.

Александр: Мне сложно говорить на эту тему. Мне приятно заниматься той архитектурой, которой мы занимаемся. Когда работаешь непосредственно с заказчиком дома, когда у тебя нет толпы непонятных менеджеров, которые свои проблемы решают вообще не с тобой. И если даже есть какие-то коммерческие проекты, то они все равно имеют конкретного хозяина. А вот отвечать на глобальные вопросы мне как-то не интересно. Вот мне вполне понятно, как дом построить, сделать экспозиционный павильон и так далее. Это все проекты не большие, человеческого масштаба. Я радуюсь тому, что у нас есть кофейня. Потому что кофейня – это вполне понятная история, когда есть хозяин маленького помещения, которое, может, проживет чуть больше года, и это уже рекорд, есть возможность быстро, за пару недель, сделать интерьер, который будет существовать какое-то время. И потом, если не стало этой кофейни, то у тебя останется хотя бы в книге этот интерьер. Вот дом, который ты можешь строить год, два, три, может, десять лет. Это вполне понятная история общения архитектора и заказчика. А вот когда ты спрашиваешь меня, почему наши архитекторы в мире никому не нужны, я не знаю, что сказать. Потому что у меня история очень простая.

Александр: Ну, мне винодельню.

Александр: У нас и с вином проблемы. Если переводить разговор из плоскости архитектуры в плоскость вина, это созвучно. Почему? Чем наше вино отличается в худшую сторону от банальных испанцев, итальянцев, французов, да тем, что там ты можешь за небольшие деньги купить вино, которое тебе нравится, и из года в год у тебя будет условно постоянное качество, то есть ты за свои 5-10 евро получаешь всегда вполне ожидаемый результат. А вот у российского производителя большие проблемы сейчас. То есть ты купил 15-й год, и все прекрасно. Покупаешь 17-й за те же деньги, что у французов, итальянцев, и все, можешь вылить в унитаз. Также, я боюсь, у нас обстоят дела с архитектурой. Стабильности нет.

Александр: Это проблема наличия денег у народа.

Александр: Как только возрастут доходы людей, изменятся их потребности, намерения. Они будут ездить не в Турцию с Египтом, а туда, где работает, например, Шигеру Бан. Соответственно, будут больше видеть, а это другие запросы, иная общая эрудиция.

Александр: На самом деле культуру частной собственности в Советском Союзе уничтожили. Это же сложный вопрос. Существовали деревенские дома, это одно, были профессорские или правительственные дачи, это другое. А вот загородный дом, то есть дачу, у нас было разрешено строить максимум 36 квадратных метров, на 6 сотках. Да, были типовые проекты, с этими щитовыми домиками. А когда люди получили возможность на своих участках построить большой дом, они все эти 6 соток стали по максимуму застраивать краснокирпичными уродцами.
Эти уродцы уже отживают свой век: жить в этом невозможно, участка нет, природы нет и так далее. Не все сразу. Сейчас все пожили в квартирах-студиях во время пандемии, в самоизоляции, поняли, что к чему. Многое может измениться.

Александр: Вместо однушки в «человейнике» можно построить дом на участке, даже на 6 сотках. Что лучше? Конечно, дом. Что лучше, каршеринг или своя машина? Оказывается, все-таки своя машина.

Александр: Это вечная проблема. Когда ты приходишь в гости к архитекторам, то поражаешься тому, как они живут. И задаешься вопросом, а что же они проектируют?

Александр: Как и врачей. Не может быть все ровно и хорошо.

Александр: Я не скажу, что что-то изменилось сильно. Посмотрим лет через 10, когда появятся постройки. Потому что бумажная архитектура прекрасна только в своей «бумажности». А вот школа архитектуры о себе говорит, когда архитекторы строят. Что построят, как построят — вот это интересно.

Александр: Мы магистров полгода вели. У нас была летняя школа МАРШ в Никола-Ленивце. То есть мы предложили студентам уехать из города в деревню. Ну как раз тема актуальная получилась, немножко провидческая. Было 12 разных проектов, по большей части успешные. Прекрасные ребята! По крайне мере у меня сложилась четкая убежденность, что если ты приходить в МАРШ уже в магистратуру, то это осмысленный профессиональный выбор. То есть люди знают, зачем они идут и почему, что они хотят получить в итоге. Это важно.

Александр: Да, кое с кем мы продолжили работу.

Александр: Начиная с практики, заканчивая реальной работой, реальными объектами, стройкой. Это нормальная история, нормальный путь, так сказать, от солдата к генералу. Мы его прошли. Любой начинающий архитектор должен поработать в разных бюро, посмотреть, как это бывает при разных масштабах фирмы. Почему? Потому что, понятное дело, есть фабрики по производству архитектуры, где сотни человек, а есть маленькие бюро, то есть бывает по-разному. И это надо научиться понимать. Опять же, если мы возвращаемся к дереву, это такое отчасти ремесленное искусство. Ты в институте по учебникам этого никогда не узнаешь, пока не прикоснешься к этому на стройке. Потому что зачастую ты от подрядчика узнаешь какие-то моменты в работе с материалом, которые в институте тебе никогда не преподавали. Не смогут преподать, потому что степень погружения другая. А дерево как раз про это. Мне кажется, это как раз важный момент: дерево и образование. Есть отдельная история того, как работает плотник, который рубит избу. Есть отдельная история каких-нибудь производителей каркасно-щитовых домиков. Есть отдельно архитектор, который работает с деревом. И если что-то пересекается, то это исключение из правил, это вопреки.

Александр: Это проблема опять же бюджета и проблема разговора с заказчиком. Потому что если проект сразу не идет, то лучше не тратить свое время. Я, на самом деле, с трудом представляю, как некоторые коллеги выпускают по 10 домов в год. У нас это все настолько в ручном режиме управления и разработки каждого узла, что каждый дом занимает, не побоюсь этого слова, года. Я не представляю, как можно быстро построить хороший дом. И не важно, из чего он сделан, из дерева, из камня и так далее. Потому что-то ремесленное качество, которое есть у нас в стране, проблемное. То, что ты видишь в Европе и у нас, — это небо и земля. Эту ремесленную культуру ты здесь должен подменять своим опытом и педантичностью. То есть ты должен заставлять делать так, как делается где-то на автомате, а у нас в стране все осуществляется только под пристальным контролем. Это главное отличие архитектора от проектировщика.

Александр: Спасибо.

Интервью брала Лиза Фонская, июль 2020
Фотографии: Илья Иванов