Ольга: Да. Потому что он новый и довольно странный. А если точнее, то это не новый дом в общепринятом смысле слова. Но был остов: на этом месте планировалась гигантская усадьба. Остов был пугающе огромный, так что мы решили расчленить его на несколько «избушек», которые там явно вырисовывались. Решили сделать такой городок, соединив эти избушки современной частью. И тут надо было понять, нужна ли нам легенда про «старые избушки» или нет. Потому что мы «резьбой» не занимаемся со времен конкурса «Восстановление русской деревни». Новое здание построено из пеноблоков, что уже несколько противоречит традиции. Мы решили этого не стесняться и внутри оставили этот пеноблок открытым. То есть сначала, конечно, хотелось зашить его деревом и снаружи, и внутри. Но мы решили отдать дань уважения искусству резьбы. Так у проекта появилась важная миссия — сохранение ремесла. Во-первых, все узоры придумывал архитектор, который сам вырубил «избушку» топором. Поэтому что-то корректировать в резьбе не стали: современный архитектор, привыкший работать с простыми вещами, этого сделать не сможет. Во-вторых, резьбы оказалось в проекте настолько много, что ее, конечно, должны были делать несколько резчиков. И это обеспечило работой надолго мастеров, что тоже важно. Мы решили не стесняться того, что это новая резьба. Подход был действительно близким к научному — с выбором определенных рисунков и узоров, с изучением основ этого уходящего искусства и с большой любовью к деталям.

Ольга: Да, именно местных. Вообще, старались привлекать, конечно, много местных мастеров. Самое важное — сократить отток людей из маленьких городов. Суздаль такое благодатное место и, конечно, город живет туризмом. Но там очень много и всяких производств и умельцев. Этот дом как частный достаточно большого масштаба для Суздаля, поэтому никто не остался без работы.

Ольга: Если честно, то, наверное, два года. Довольно долго.

Ольга: Этот дом очень «живой»: до самого конца мы что-то доделывали, чуть-чуть корректировали по ходу движения. Но, я думаю, проектирование заняло месяцев девять.

Ольга: Это вместе с интерьером. Сейчас дом полностью готов, вплоть до расстановки книг. Мы его делали неспешно, но заказчик успел уйти туда на карантин. Это потрясающее место для самоизоляции — здесь самый лучший вид в городе, мимо дома проходит туристическая тропа. И мы, когда раскраивали заново этот проект, планировали, что в каждом помещении из окна будет видна церковь или монастырь. То есть мы рассматривали окна не с точки зрения фасада — мы отталкивались от того, как человек располагается в комнате и что он видит. Например, вот очень странный фасад с двумя симметричными окнами. Они располагаются так, потому что кровать на первом этаже стоит напротив окна с видом на Спасо-Ефимиевский монастырь. А наверху кровать стоит около левой стены, потому что окно кадрирует абсолютно другую картинку. То есть мы вырезали окна в зависимости от того, что видит человек лежа на кровати.

Ольга: Это узкое окно проходит через всю анфиладу, и, когда ты идешь прямо от дальней спальни, у тебя потихонечку возникает набор видов. Ты выходишь к этому окну, рядом с ним висит маленькая работа Михаила Нестерова, и ты из окна видишь Александровский монастырь. Евгений: Цумтор не совсем про дерево. Потом я познакомился с Цумтором ближе и побывал у него. Но до этого я был у Йона Каминада. Каминада гениальный совершенно архитектор, к сожалению, мало у нас известный. Он строит целые деревни. Там и школы его, и общественный центр, и жилые дома. Туда можно ездить как на такую отдельную экскурсию.

Ольга: На этом месте были четырехскатные башни. Мы их просто скорректировали под двухскатные. Один из мезонинов функциональный, он находится над лестницей на второй этаж. А второй был такой башней-колодцем над входной группой, его мы просто зашили. Обычно все раскрывают и увеличивают потолки. Здесь, по желанию заказчика, было наоборот — он хотел сделать дом уютней, уменьшить, потому что он очень большой. Мы действительно опускали потолки, хотя обычно мы их раскрываем.

Ольга: Да. Сейчас мы придумали новый домик. Это пеноблок, который мы пытались трансформировать. Было желание, безусловно, снести это все и построить полностью деревянный дом. Но, наверное, это не самое экологичное решение, даже если оно более правильное. Если есть пеноблок, то нечего его стесняться.

Ольга: Экологическая тоже. Потому что тебе нужно дом разобрать, выкинуть все в мусорку. Дерево новое спилить. Я думаю, что экономичнее было бы построить все заново, потому что пеноблок довольно рыхлый и сложный. Честно говоря, всегда легче сломать и построить заново, чем работать с тем, что есть. Восстанавливать дороже.

Ольга: Я бы так хотела сказать, но не могу. Потому что это действительно традиционные домики. И на этом же участке стоит желтый дом, который тоже сделали мы. И он уже стал символом Суздаля, потому что мимо него проходит туристическая тропа. Его показывают как пример красивого деревянного суздальского дома. Он абсолютно открыточный, очень инстаграмный. Он уже как будто бы старинный. Это очень забавно, его действительно много на фотографиях с подписями «Суздаль во всей красе», то есть его уже комментируют как пример канонического Суздаля. Это очень смешно.

Ольга: Основным правилом было то, что мы не используем никакие лазеркаты. Вся резьба делалась так, как делалась издавна. У мастеров даже не было этого оборудования. Поэтому есть определенная необходимая неидеальность.

Ольга: Да.

Ольга: Я и сейчас скажу, что я этого делать не умею. Я каждый раз должна начинать практически с нуля. У нас в команде был отдельный мастер, как бы мастер такого «тонкого шитья», я так не умею.

Ольга: Я сейчас вижу, как в округе, вокруг этого дома, начинают старые голубые домики обшивать вагонкой. Поэтому, в принципе, нет какой-то эпохи, под которую Суздаль сверстан. Ты никогда не поймешь, это 100 лет или это 20 лет. Это все одно и то же, такой народный «перерод». Да, есть какие-то определенные вещи, мы можем отличить XVII век от XIX века, более неоклассического. Мы даже хотели с самого начала решить «избушки» по эпохам. Но такого четкого стиля в Суздале нет, это как бы такой живой атлас резьбы, и он больше соответствует началу XX века.

Ольга: Мне кажется, мы смотрели его работы, но мы делали свой анализ прямо в городе. И, кстати, надо бы к нему вернуться, может быть, попробовать с ним что-то сделать. Поговорить, отдать ему на критику.

Ольга: Да, это, правда, здорово. Наш дом состоит из трех «избушек», совмещенных вот этой белой современной частью, очень простой, минималистичной. И у нас есть три крыльца, которые накрыты единой кровлей. Они отсылают к Glass House Филиппа Джонсона, очень простой архитектуре, потому что она собрана из металлопроката. И мы не могли не вставить деталь, которая чуть собьет ракурс. Это одна из колонн основной веранды. Она абсолютно традиционна, традиционно русская колонна. И в то же время мы можем почувствовать в ней напоминание о «Бесконечной колонне» Константина Бранкузи. Ее тоже сделали местные мастера. Она попадает в ракурс окон столовой и гостиной так, что соседствует с видом на монастырь. То есть когда ты смотришь в окна общих помещений, вот эти металлические колонны не попадают, не перерезают взгляд. Деревянная колонна — единственная , которая попадается везде. Поэтому даже изнутри ты видишь что-то вечное, хотя она наивна и в своей задумке, и в исполнении.

Ольга: Это конкурсы, которые не реализованы. По этому вопросу я не могу долго рассуждать. У нас много работы с деревом, с кастомизированными элементами. У нас большой опыт и, мне кажется, это вообще отдельный разговор. И в этом доме тоже есть, что показать.

Ольга: Я точно не помню названий. Например, железное дерево, амазонский тик. Это деревья, которые растут в воде. Они обладают совершенно другой палитрой. Дуб для Бразилии - экзотика, орех для них экзотика. Их деревья какие-то розоватые, странные. Когда я пришла первый раз на мебельную ярмарку молодых дизайнеров в Сан-Паулу, я увидела много предметов свекольного цвета. Я подумала, зачем они красят дерево, конечно, красиво, но что за пошлость. Потом я поняла, что это просто дерево свекольного цвета. Это удивительно. Они очень любят и умеют с ним работать.

Ольга: Мы сделали школу в Сан-Паулу, это аналог Британской высшей школы дизайна в Москве. Эта страна настолько вдохновляющая, что мы и бываем там, и учувствуем в каких-то проектах. Самое последнее из них, вот перед карантином, была большая программа, связанная с выставочной архитектурой. Мы показали свой проект про русского и бразильского архитекторов, которые работали в Советском Союзе над зданием администрации Парка Горького. Такая очень странная связка, мы пытаемся это раскрыть и раскрутить как детективный сюжет. И сделали проект с Катей Агеевой и Хорхе Ороско. Там у нас начались гастроли этого проекта, которые, надеюсь, еще возобновятся.

Ольга: К сожалению, я на этот вопрос одновременно и знаю и не знаю ответ. Я архитектор и выбираю заказчика, который при идеальном стечении обстоятельств становится твоим компаньоном, соавтором. Такое содружество позволяет сделать столько открытий при проектировании дома! Именно в соавторстве, тогда дом изначально обрастает историей. Поэтому для меня работа над личными пространствами больше похожа на скульптурирование, в отличие от просчитанного четкого заказа на общественный объект.

Ольга: Мы специализируемся на музейных пространствах, на музейном строительстве. Мы можем сделать музей, как по кусочкам, так и целиком, Мы, действительно, не берем много частных заказов. Но те люди, которые к нам обращаются, это исключительные люди. Мы не можем упустить шанс пообщаться с ними и сделать что-то вместе. Это работа, развитие и удовольствие. Если мы занимаемся творческой работой, то надо получать от этого удовольствие. Это не похоже на пахоту, это не работа с государством, тут меньше бюрократии.

Ольга: Мы беремся за проекты целиком. Это не гигантский объем, тут важно сделать именно все вместе.

Ольга: Да, для меня это важно. Делая фасад, я знаю, как человек проводит время внутри. Я знаю, как он будет ходить вокруг, что он будет видеть. Это все взаимосвязано.

Ольга: Работать с музеями дико интересно. Это всегда интеллектуальный труд, это всегда классная работа. Сейчас мы работаем с музеем современного искусства «Гараж» — придумываем заново объем библиотеки и архива. Для Еврейского музеея мы сделали три итерации перестройки внутреннего пространства Бахметьевского гаража. Так что да, мы продолжаем работать с музеями, но это, в основном, частные музеи, которые можно делать в диалоге. Это интересно. Сейчас мы работаем над тем, чтобы расширить географию бюро и сделать проекты в той же Бразилии. Как они работают с бетоном, нам это просто из-за погодных условий не подвластно. То, как они живут, какой у них культ зелени, джунглей, дикости – безумно интересно. Бразилия очень «заземляет» и учит ценить все тактильное, простое, наши корни. При этом она абсолютно безвременна и одновременно современна, независимо от года или сезона, в котором мы ведем разговор.

Ольга: Мне кажется, что бразильцы впереди. Мне так легко с ними работать, потому что они свободны и их фантазии не имеют границ. Даже то, как они работают с бетоном. А у них, конечно, есть культ бетона, потому что они модернисты. Если итальянцы уходят в классику, то испанцы больше модернисты, и бразильцы тоже. И все зависит от города, штата, в котором ты находишься. Там есть дико талантливые люди, мне кажется, это идет от «земли». Ты приезжаешь туда, и из тебя это все начинает тоже расти. Это очень интересно, например, возьмем два города, Бразилию мы вообще не берем, это Сан-Паулу и Рио. Рио — это Оскар Нимейер, где бетон идет по кривой. И хотя Нимеер очень много построил в Сан-Паулу, все-таки Сан-Паулу - это город Мендеса де Роша. Это такой бетонный модернист, у него все углы прямые. И в этом города различаются. То есть действительно Рио более волнообразный, а Сан-Паулу более строгий. Но это все про бетон и про грани модернизма.

Ольга: Ольга: Мы представляем собой очень качественную, вторичную архитектуру. Что, конечно, тоже достижение. На фоне этого всего ты начинаешь ценить эти безумные грибы из 90-х — начала нулевых. Москва симпатична и в красоте, и в уродливости. И сейчас очень много симпатичной обыденности, но иногда появляются какие-то странные люди, странные проекты, от которых у тебя есть ощущение открытия. Это похожее на некий глоток того, что ты не чувствовал раньше. Именно такие проекты я ищу.

Ольга: Про современную. Мне кажется, это хорошее качество и вторичность. В этом нет ничего плохого. Нам просто всем нужно закрыть «Pinterest», когда мы проектируем, и все будет хорошо. Это прекрасный инструмент, но его не нужно использовать в момент придумывания. Но так все ускорилось, что сроки не дают тебе такой возможности. Всех загоняют в «Pinterest», и там мы множим друг друга.

Ольга: Мне кажется, что мы отчасти, конечно, спекулируем на прошлых заслугах. Это не значит, что выдается что-то не ценное. Это просто всходы, произрастающие на шикарной базе, которую сложно переплюнуть. Мы, безусловно, представляем много всего интересного по отдельности и вместе. Я не критик и не искусствовед, чтобы сформулировать какую-то веху в современной русской архитектуре. Но, безусловно, есть много интересного в нашей архитектуре в последние 5-10 лет.

Ольга: Мне кажется, все интересное, что произрастает здесь или где-то еще, обращено внутрь себя и в историю. Его создатели просто отключают информационное внешнее поле. Именно поэтому Бродский — международный художник и архитектор.

Ольга: Ольга: Да, но это действительно яркий пример. И я понимаю, что только взяв что-то ручное, простое, как какая-то прототехника, как плетение, ты можешь остановить на нем взгляд, и это, скорее, будет вещь с какой-то неправильностью, чем с выверенной технологичностью. Потому что искусственный интеллект может продуцировать прекрасные вещи и без нас. Но лишь «заземляясь», ты можешь рассчитывать на то, что взгляд человека, который пролистывает пять тысяч картинок в минуту, может остановиться на тебе и задуматься.

Ольга: Спасибо. Я не понимаю, как он выглядит со стороны. Мне кажется, что он смотрится, как избушка. Но в нем есть много интересного.

Ольга: Безусловно, можем и нужно это делать. Вопрос в образованности, образованности в дереве. Это очень живой, многогранный материал. Мы его используем сейчас только в облицовке. Наверное, только Тотан Кузембаев может рассказать, насколько дерево сложное. И, безусловно, надо понимать, что это архитектура. Сколько мы занимаемся проектированием, столько мы занимаемся диалогом с другими странами. И только в этом диалоге могут рождаться какие-то новые смыслы и двигатели, для остального мира тоже. Поскольку мы сейчас все равно живем в каком-то глобальном обмене, все уже смешалось. Только какой-то громкий, четко артикулированный голос во вне может помочь нашим архитекторам. Ну и образование. Этот портал очень важен, в том числе и для меня. Я хотела бы работать и дальше развиваться. И знакомиться с деревом ближе. Я буду тоже учиться с этим порталом.

Ольга: Да, его визитная карточка, это архитектура на основе «бумажных» материалов.

Ольга: Кроме Бродского.

Ольга: Да, но он может поймать дух. В этом они одновременно нашли свой инструмент и свою историю, которая останавливает взгляд. Видимо, у нас ее не так много. И в то же время они заложники этого. Потому что, когда ты находишь свою песню, свой мотив, от тебя просят этого везде. Это твоя наработка, это твоя сила, это твоя слабость и это твоя клетка. Поэтому, безусловно, отчасти это здорово, что есть такие узнаваемые, важные вещи. От Шигеру, от Захи и так далее. Но в то же время это становится ограничением. А мы все такие свободные, нам так нравится экспериментировать в разных жанрах. Наверное, если поставить какую-то точку и в эту цель бить, то можно пробить весь земной шар, с какой-то своей знаковостью.

Ольга: Это правда. Я тоже думала, что российских проектов появится больше. А их, действительно, не так много. Вероятно, надо потратить еще усилия, чтобы понять, как это преподносить. Это сейчас мы будем делать с нашей «избушкой». Я понимаю, что если она куда-то протиснется, то она может раскрыться. Но для этого надо будет ее приготовить, правильно рассказать и показать.

А кого бы ты отправила во вне? Как визитную карточку и как некое «ноу хау» русской деревянной архитектуры.

Ольга: Я была в жюри на новый кинотеатр для Гаража, и мы все были просто влюблены в них.

Ольга: Я была в жюри на новый кинотеатр для Гаража, и мы все были просто влюблены в них.